Радио Свобода вновь открывает серию интервью с авторами научно-популярных книг, вошедших в короткий список премии "Просветитель".

Первый собеседник – Борис Штерн, доктор физико-математических наук, старший научный сотрудник Института ядерных исследований РАН (Троицк) и астрокосмического центра ФИАН, автор книги "Прорыв за край мира". Штерн не только действующий ученый, но и главный редактор научно-популярной газеты "Троицкий Вариант – Наука", уделяющей много внимания драматическим событиям, происходящим в российской науке.

Хотя основной сюжет книги Бориса Штерна – космология и, в частности, теория инфляции, одна из линий написана в жанре научной фантастики. В ней рассказывается о вымышленных существах, обитающих в океане, вероятно, действительно скрывающемся под толстой ледяной коркой на одном из спутников Юпитера – Европе. Параллели между земной и европианской цивилизациями не ограничиваются стремлением тех и других мыслящих существ проникнуть разумом за границы своего мира (в случае обитателей Европы ясно очерченные ледяной коркой). Общество европиан, как и человеческое, переживает тяжелый кризис, вызванный распространением невежества и падением интереса к науке.

В интервью Радио Свобода Борис Штерн сделал мрачный прогноз о будущем российского общества, объяснил, почему старался не писать как Стивен Хокинг, и рассказал, чем теория инфляции важнее бозона Хиггса.

– Сначала кажется, что ваша книга о космологии вообще, но довольно быстро становится ясно, что она посвящена в первую очередь теории инфляции – очень быстрого расширения Вселенной в пору ее младенчества. Это так?

– Конечно. Вообще, торжество теории инфляции гораздо важнее открытия бозона Хиггса. О бозоне Хиггса мы просто более наслышаны, его ждали, его обнаружили, это было событие, сенсация для прессы. Инфляция – намного более мощная революция в науке, но она растянулась во времени, продолжаясь с начала 80-х годов. Сначала был переворот в теории, а в последнее десятилетие стали появляться данные наблюдений, которые новую теорию подтверждают.

– Когда вы поняли, что об этой революции нужно писать книгу?

– Лет пять назад. В 80-е годы я довольно много общался с людьми, которые, собственно, и придумали инфляцию: Андреем Линде, Алексеем Старобинским, Вячеславом Мухановым, мы ездили вместе на научные конференции. Хотя я профессионально этим направлением не занимался, оно мне было очень интересно. Много позже я снова встретил их на конференции и предложил: давайте я возьму у вас интервью, и сделаем книгу про инфляцию – мне к тому времени стало понятно, что смогу это сделать. Пошел слух, что я такую книгу собираюсь писать, меня стали со всех сторон подталкивать: давай, вот и издательство есть, тебе даже аванс заплатят. Но я не хотел спешить и серьезно взялся за дело только еще года через три, – наверное, потому, что мы с Валерием Рубаковым написали для газеты "Троицкий Вариант" несколько статей на эту тему. И я тогда подумал: почему бы не сделать не просто серию интервью, а что-то большее, где интервью будут только частью? Пусть я в этой области не профессионал, это даже хорошо, ведь есть такое правило: студент объяснит сложный момент другому студенту лучше, чем профессор. Вот я и выступил в роли более продвинутого студента. Конечно, мне нужен был профессионал, который мог бы отлавливать мои ляпы. Им стал Валерий Рубаков – мы и раньше писали вместе, в том числе и чисто научные статьи.

– Но кроме рассказа об инфляции, в книге есть более общее послание?

– Когда я стал писать, быстро понял, что рассказывать только про инфляцию мне не очень интересно. К счастью, это такой предмет, вокруг которого возникают красивые истории, касающиеся науки вообще. Например, Сахаров в дремучем 1963 году, отталкиваясь от неправильной модели Вселенной, предположил, что в ранней Вселенной "жили" стоячие звуковые волны, которые должны дать неоднородности плотности определенных размеров. Он думал, что из них со временем могли получиться какие-то космические объекты. Но модель была неправильная, и объекты при расчетах выходили слишком маленькими, какие-нибудь красные карлики. Много лет спустя эффект, который предсказал Сахаров, был обнаружен в реликтовом излучении. Только эти стоячие волны дали не звезды, а крупномасштабную структуру Вселенной. Он до этого не дожил. Вот так удивительно работает наука: кто-то предлагает чисто теоретические идеи, касающиеся масштабов совершенно недоступных человеку, а через тридцать с лишним лет запускают космический аппарат и оказывается, что мир так и устроен. Таких историй вокруг инфляции несколько: они доказывают, что у человеческого разума мощная предсказательная сила. Наука работает даже в совершенно недосягаемых областях, вот что я хотел показать людям.

– Отсюда и название – "Прорыв за край мира"?

– Разумеется. Ведь и сама инфляционная стадия развития Вселенной находится от нас не просто далеко во времени, она происходила за краем того, что в принципе доступно нашему прямому наблюдению. Она далеко за краем тех масштабов, которые мы можем непосредственно "пощупать" в лабораториях. Дальше плазмы, излучившей реликтовый фон, мы ничего увидеть не можем, но можем догадаться, понять, что там было, опираясь на точные измерения этого фона и на понимание физических процессов в ранней Вселенной. У меня в книге есть паралелльный сюжет, на который, кстати, я потратил много сил – история о вымышленной цивилизации европиан, которые живут на спутнике Юпитера Европе в океане. Океан скован толстым ледяным панцирем, и европиане не могут увидеть, что происходит по другую его сторону. Но они измеряют маленькие смещения ледяного покрова и узнают, что рядом с их миром вращаются еще 4 таких же – другие спутники Юпитера. Причем узнают примерно теми же методами, какими мы умозрительно проникаем за пределы реликтового фона.

– Европиане ведь не только этим нас напоминают. В их обществе распространяется массовое невежество, которое в итоге приводит к катастрофе. В вашем рассказе об этом чувствуется горечь собственного опыта.

– Конечно, там есть горечь. Понимаете, в сегодняшней российской науке отражается то, что происходит с наукой во всем мире, только это выражено сильнее. Если в мире интерес к науке сильно упал некоторое время назад, что примерно совпало с окончанием холодной войны, и теперь постепенно восстанавливается, то Россия провалилась в этом отношении гораздо глубже. Сейчас наука перестала быть интересна и широким массам, и властям. То есть интерес властей декларируется, вроде даже идут какие-то деньги, но реальность остается довольно тяжелой.

– Один европианский математик предсказывает своей цивилизации крах и оказывается прав. Вы ведь через него говорите о нашем будущем? Катастрофа неизбежна?

– Думаю, это то, что нам очень сильно грозит. Можно разве что надеяться, что провал окажется не настолько глубоким. Но любую катастрофу нужно постараться пережить с ясной головой – это еще пригодится.

– Ваша книга вошла в короткий список премии "Просветитель". Вы себя видите в роли просветителя, который может исправить ситуацию?

– Это общая задача, и, между прочим, власть здесь мало чем может помочь. Это вопрос общественных настроений, атмосферы. А атмосфера просто так не делается. Но на нее могут повлиять усилия отдельных людей. Я могу писать книги, статьи, и я стараюсь это делать. Понятно, что это крохотный вклад, даже не пять копеек. А решающее слово будет принадлежать тем, кто сейчас закачивает школу, учится в институте. Должно прийти новое поколение. Люди от 30 до 50 с лишним лет – это уже люди, выросшие в такой атмосфере, что интерес к науке они не возродят. Надежда, с одной стороны, на более молодых, с другой – на старых. Что они смогут как-то зажечь молодых. Проведите анкетирование, и вы наверняка увидите, что россияне среднего возраста такими вещами, как наука, интересуются очень мало.

– "Ботаника" Шурика сместили с телеэкрана другие герои.

– Да, это те самые изменения атмосферы, о которых я говорю. И неизвестно, можно ли в принципе ее вернуть. Понимаете, я себя сейчас ощущаю скорее хранителем огня, чем пламенным мотором. И, наверное, это сейчас более правильная роль, в нашей стране, по крайней мере. Нам бы сохранить в себе вот ту атмосферу, когда героем был Шурик, и заразить ей следующие поколения.

– То есть ваша книга – для сохранения огня, для того, чтобы передать его самым восприимчивым. Она поэтому так сложно написана?

​– Книгу, я слышал, с удовольствием читают и некоторые школьники, и некоторые академики. Я бы сказал, книжка рассчитана на человека с живыми, восприимчивыми мозгами, это вполне может быть гуманитарий. В предисловии я объясняю, что старался обращаться к самому себе образца почти пятидесятилетней давности. Мне тогда нужна была книжка, превосходящая мой уровень. Там должны были быть и понятные куски, и такие, которые я не понимаю, до которых еще не дорос, но раз уж зацепился, должен продраться и через них. У меня не было какого-то конкретного образца из научно-популярной литературы, скорее, я понимал, что не хочу написать что-то похожее на книги Хокинга.

– Но ведь Хокинга читает очень много людей, он пишет очень понятно, многие люди вообще узнали базовые факты об устройстве Вселенной благодаря Хокингу. А вы пишете заведомо непростую книгу, рассчитанную на относительно узкий круг "живых мозгов". Правильно ли это?

– Ты должен выбрать для себя стратегию. Либо писать для домохозяек в надежде, что они потом эти книжки подкинут своим детям. Это слабо действующее средство для широкого круга. Либо действительно писать для меньшего количества свежих мозгов, но писать ярче и четче. И я сознательно выбрал второе. Хотя бы потому, что таким образом можно рекрутировать людей в науку. Кто-то прочтет и пойдет учиться на Физтех, а не в условный Институт управления. Я написал книгу сложную, и в то же время довольно эмоциональную. Пусть она подействует на меньшее число людей, но сильнее.

– То есть тратить силы на то, чтобы оторвать людей от телеэкранов, уже не имеет смысла? Пустая трата оставшегося огня?

– Да. Кстати, чтобы изменилась атмосфера в обществе, должен измениться именно телевизор. Иначе задача безнадежная. А чтобы изменился телевизор, должно быть давление со стороны небольшого процента хорошо мотивированных людей. Один процент умных, образованных и хорошо мотивированных людей в обществе – огромная сила, которая может изменить все, пусть и постепенно. Эпоха Просвещения случилась благодаря очень тонкому слою людей. Нам нужна новая эпоха Просвещения.

– А у нас, получается, темные века?

– Да. Пока темные века "лайт". Но если все так и будет идти дальше, может стать и "хард".