«Здорово вы все - таки гоношите свою передачу, - льстит мне Станислава Рогова. - Кажется, что жизнь для вас - кино, а вы лишь меточки на кадры ставите. В таком случае поставьте с моей подачи метку на Колыме. Я объездила, можно сказать, всю Сибирь, и не туристкой, а по делам. Контингент Восточной Сибири, скажу вам откровенно, тяжелый - от осинки не родятся апельсинки.

Зоны, зоны кругом! Это вам не Томск и Новосибирск, куда ссылали думающий, образованный, работящий народ, от коего пошли и дети подстать ему. Не случайно там научные центры сформировались. Но вот есть одно место на карте Русского Востока, которое не подпадает под мою характеристику. Это Колыма. Я и там бывала по делам моей фирмы. И вот там, на краю земли, на руководящих должностях я видела, поверьте мне, замечательных людей: энергичных, предприимчивых, для которых Колыма - родина. И морозы им не страшны. Бывает, говорят, минус пятьдесят, тогда машину заглушить нельзя - потом не заведётся, а уезжать с Колымы не хотят! Тяжелые условия заставляют их быть человечнее. Там всегда можно рассчитывать на помошь соседа. И длинные ночи их не тяготят - зато микроклимат межличностных отношений теплый. Я рассказываю не о тех, что за длинным рублем приехали, а о коренных, о тех, чьи родители находились здесь в сталинских лагерях. Эти, коренные, смотрят на жизнь и трезвее, и добрее. Им не нравится острота из фильма «Бриллиантовая рука»: «Будете на Колыме - милости просим». – «Нет уж, лучше вы к нам!». В общем, уезжать с Колымы мне даже не хотелось - настолько сильные, умные и душевные люди там мне попадались», - пишет госпожа Рогова.

Игорь Жуковский констатирует, по его словам, «наличие бурного прорыва в вопросе семейных связей в России» по сравнению с хрестоматийными временами царских выдвиженцев, каждый из которых вопрошал своего хулителя: «Ну, как не порадеть родному человечку?». Сегодня, пишет Жуковский, «список родных человечков, которым как же не порадеть, необыкновенно расширился как по численности, по глубине родства, так и по мощности радения. Список стремится к тысячам по численности, миллиардам по суммам радения, ну, и расширен от детей и внуков до сестёр, кузин, тёщ, охранников. Гнилью пахнет явственно», - пишет он. Слова «гниль», «гниение», «разложение» - это и есть на латыни коррупция.

Расширился за все мыслимые ранее пределы список гниющих, а значит и охваченных теперь страхом. Это новое в России наших дней. Многие из этих тысяч и тысяч уже не рады своему везению, но не знают, что делать и просто ждут, что будет. Иные, правда, дергаются, даже мечутся, гадают, ищут: куда деться со своим богатством или пусть без богатства, но подальше от матери России, которая в любой момент может обернуться не очень доброй мачехой. Гниющий и дрожащий от страха богатый соотечественник становится фигурой, на которую все более серьезно поглядывает русский человек, которому повезло меньше. Похоже, он, гниющий и дрожащий, уже в центре общественного внимания. Как с ним быть, что с ним делать? – вот вопрос вопросов русской жизни. Этого следовало ожидать, об этом за четверть века говорено-переговорено, писано-переписано, а теперь кажется, что явилось это вдруг, ни с того, ни с сего – откуда ни возьмись, залетел в Россию черный лебедь.

Слушатели «Свободы» знают, что на Западе есть немало наследников больших русских капиталов – воровских или по-научному - первоначальных капиталов. Пошло гулять мнение, что эти молодые, вышколенные Западом люди с их, тоже там живущимиприказчиками, вскоре станут причастны к управлению Россией, что будет, мол, способствовать приобщению ее к западной цивилизации. К ним присоединятся и те наследники больших капиталов, которые обретаются в России. Это особенно возмутило господина Оринбекова. Он считает, что это было бы «величайшей несправедливостью», страшно уязвило бы «народную душу», «основные понятия о правде и чести». Так он пишет. Молодое поколение воровских наследников, как тех, что обосновались на Западе, так и живущих в России он называет «уродцами». Другими, мол, они не могли вырасти в условиях немыслимой роскоши, безнаказанности, презрения к народу. «Чтобы они помыкали всеми и дальше?» - восклицает он. Этому, мол, не бывать, потому что не бывать никогда.

Сами они, правда, иного мнения о себе. Об этом мы уже говорили и, видимо, придется еще не раз.... Опасность-то перед ними нарисовалась нешуточная, и со всех сторон – как со стороны России, для которой они вдруг стали бельмом в глазу, так и Запада, который теперь не относится к ним так добродушно, как недавно. Вот они и решили на всякий случай объясниться с бывшей родиной. Называют себя «русскими европейцами». Они шестидесятых годов рождения, на Западе в девяностые получили образование, там и осели и до самого последнего времени спокойно сидели. Читаю: «Мы храним знания и понимание эпохи великих перемен на стыке России и Запада. Ссора России с Западом -это как разьезжающиеся два стула, на которых мы сидели. Очень надеемся, что худшее в отношениях России и Европы позади. Как правило, мы все отлично образованы, мы либералы и реформаторы. Как русские мы патриотичны и горды своей русскостью. Но нам абсолютно чужд ура-патриотизм, нагнетаемый российской пропагандой. Он нам кажется неприкладным, наигранным и не очень умным». Это не мешает им от себя повторять главное, что внушает людям этот самый зомбоящик. Происходящее в Украине называют этническим конфликтом, приютивший их Запад упрекают в предвзятости к России. Больше того. Считают, что им, Западу и России «глупо было не договориться по взаимной интеграции Украины в ЕС и Таможеннный Союз. Нужна была формула, устроившая бы и Москву и Запад», - закрываю кавычки. Как-то даже жалко стало этих русских европейцев. Это же в каких облаках надо витать, чтобы думать, будто Запад и Москва, будь они поумнее, могли бы запросто «удвох» решить судьбу Украины: куда и как ее засунуть. Вот такие ребята не прочь, как мы слышали, поучаствовать в управлении Россией, когда все более-менее устаканится.

«Я что-то сегодня ничего не понимаю, - пишет Владимир Легостаев. - Мы жили в изоляции от всего остального мира, но жутко стремились узнать правду, новости. Слушали ночами зарубежные радиостанции, Их глушили. Делали сами антенны. Делились книгами, которые давали друзья всего на одну ночь. Очередь! Сегодня же громадные у всех возможности узнать правду. Разобраться самому во всем! Но нет! Большинству все это не интересно! Не понимаю!», - восклицает господин Легостаев.

Он судит по себе и своим старым друзьям-приятелям, отчасти – по знакомым, потому отчасти, что просто знакомым открывать, чем занимаешься по ночам, какие голоса слушаешь, кроме тех, что за стенкой у пьющих соседей, было небезопасно. Был у каждого из нас небольшой круг, который теперь кажется широчайшим. У каждого из нас, то есть, у людей, которых сейчас называют политизированными. А большинству и тогда специально интересоваться правдой не очень хотелось. Почему? Потому, кроме прочего, что большинство хорошо знало, что – правда, а что – брехня, знало или догадывалось, что к чему и без помощи западных радиостанций и запрещенных книг. Догадывалось по своей жизни, по тому, с чем каждый сталкивался на работе, на службе, на улице, в очереди за колготками или колбасой. Врут и не краснеют – это говорил себе каждый о партии и правительстве, как тогда называлась власть. Подчеркиваю: каждый говорил себе это, каждый: даже тот, кто одобрял казенное вранье, будучи в этом смысле сознательным гражданином, советским патриотом: знал, что врут с утра до утра обо всем без исключения, но одобрял это, считал своим долгом одобрять это, долгом настоящего советского человека. Так и сейчас. Не всякий скажет, что есть правда, но что есть вранье, знает всякий: вранье есть все то, что говорит и показывает Москва. Так, между прочим, было и сто, и двести лет назад, хотя зомбоящика тогда, сколько известно, не было. Ну, какой из тебя царь, если ты и твои бояре говорят правду?!

Пишет госопдин Коновалов: «Здравствуйте, Анатолий Иванович!
Познакомился в Фейсбуке с одной женщиной. Она из Доминиканской
республики. Сразу берет быка за рога:
- Сколько тебе лет и женат ли ты?
Дальше последовал ее вопрос:
- Откуда ты?
Стараясь скрыть нотки превосходства,отвечаю:
- Москва, Россия!
Естественно, ожидаю восторженной реакции. Все же не самое последнее место на земле. И вот тут получаю:
- А где это?
Беру себя в руки, пробую объяснить:
- Ну, есть такая страна... На севере Европы, рядом с Финляндией, может быть, слышала?
- А-а! Знаю! - обрадовалась она.
Назову эту историю так: расставание с иллюзиями. Засим, Анатолий Иванович, передаю вам самые лучшие пожелания из одной северной страны, что широко и привольно раскинулась в окрестностях Финляндии! Геннадий Коновалов. Москва».

Спасибо, Геннадий! У меня есть предложение. Попросите эту красавицу об одном одолжении. Пусть она, не отходя от компьютера, наберется некоторых сведений о России – о ее прошлом и настоящем, о ее географии и культуре, особенно – о быте, обычаях и привычках русских людей. Пусть сделает для себя такое исследованьице и напишет вам о своих впечатлениях и выводах. А вы бы передали их мне, а я – слушателям радио «Свобода». Тут меня так и тянет то ли на остроту, то ли не знаю, на что… Пришло в голову, что то же самое не мешало бы сделать и кое-кому из жителей России: не отходя от компьютера, набраться о ней, о своей стране, некоторых сведений, как важных, так и не очень… Да, пусть начнет с Британской энциклопедии – весьма полезное пособие. Я бы даже сказал: очень полезное.

«Люди любят сплетни, - замечает Анатолий Детков. - Они - основа социальности. Люди охотнее верят и реагируют на негатив, поскольку задача мозга оценивать риски и тем самым обеспечивать выживаемость, а позитив рисков не несет и, следовательно не так интересен. Так что чем мрачнее прогноз, тем он привлекательнее». Автор, видимо, хотел сказать, что мрачные предсказания привлекают больше общего внимания, чем радужные. Это бывает, но не во всех случаях, как мы знаем. Людям свойственно не только себя настораживать, даже пугать плохим будущим, но и успокаивать, даже убаюкивать радужными надеждами. Об одной из таких надежд говорится в следующем письме: "Крым вернулся в Россию навсегда". Это такое же заклинание, как «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь». Ну, дальше вы помните. И конец этого «навеки» в три дня тоже помните.

Но с некоторых пор стало заметно и вот что. Человек хвалит наивысшее руководство, радуется, что «Крым наш», открыто надеется, что и кое-что другое станет опять «нашим», поносит врагов России - внешних и особенно внутренних, называя их с отвращением «либералами», да, и под эту сурдинку вдруг говорит нечто такое, за что родная власть должна была бы тут же призвать его к ответу за клевету на нее и в целом на русскую действительность, за очернение ее – и, может быть, он еще и дождется этого к немалому своему удивлению. Правда, крамольные речи он произносит именно под сурдинку, так что не всяк расслышит, тем более, что речь его – самая что ни на есть профессорская.

Читаю: «Чтобы быть достойным конкурентом, способным стать партнером США, нужна будет новая, куда более сильная Россия. Более сильная не только экономически, но и с устойчивой социальной системой, с существенно более диверсифицированной экономикой и менее зависимой от Запада политической экономической элитой. Россия не может проявить внутреннюю слабость», - и все в этом духе. Все ли из вас поняли, что говорит этот путинец? Видимо, не все. Он предъявляет своей стране такие же, если не большие, претензии, за какие людей уже начинают сажать. Он ставит перед нею такие огромные задачи, что это выглядит как издевательство. Что значит «устойчивая социальная система»? Это чтобы Россию не трясло от подспудного недовольства, чтобы не пахло бунтом. Чтобы все вершилось по правде. А что значит «существенно более диверсифицированная экономика»? Это - чтобы добыча и перекачка за границу даров природы не была главным занятиям России, чтобы она научилась заниматься чем-то, что требует намного больше знаний, сноровки, свободы, наконец. Что значит его желание менее зависимой от Запада политической и экономической элиты? Это чтобы большие богачи и начальники, они же богачи, не просто меньше крали, а меньше отправляли за границу, чтобы не бегали на заграничном поводке, думали о родине. Что может быть острее, неприятнее для власти, чем такие пожелания ее верного подданного? Но перед ними, такими пожеланиями, и после них он вставляет по тыще слов о том, что все хорошо, и вставляет эти слова не только для проформы. Человеку нужна опора в жизни – опора на отечество, на Кремль, на вечную русскую правоту – у него это душевная потребность. Но он не слепой, не лишен разума – нет-нет, да и скажет правду.

«Знакомая богачка, - следующее письмо, - чей дом охраняется по ночам целым подразделением, рассказывает, что ее внук поступил на бюджетный кошт в институт, это - после платной школы, где за него родители выкладывали сто двадцать тысяч рублей в месяц. По его словам, самые умные ребята среди его однокурсников - из провинции. Живут они в общежитии, почти голодают. Он их подкармливает».

В связи с этим письмом можно было бы сказать: это многих славный путь и на том поставить точку. В первый момент хочется так сказать, а потом подумаешь: ну, сколько можно, Господи?! Идут года, текут века, а полуголодное студенчество как явление русской жизни остается неизменным.

Как и следовало ожидать, не поступило пока ни одного возражения на мои слова в какой-то из предыдущих передач, что пограничные и таможенные посты, во всяком случае, там, где обойти их ничего не стоит, кроме денег, как на границе между Россией и Украиной, - на эти мои слова ни одного возражения пока не последовало. Наоборот, в одном письме читаю следующее решительное соображение: «Если о правомерности тех или иных разновидностей налога можно ещё спорить, то таможенные пошлины, препятствующие не только экономическому развитию, но и всяческим международным контактам (очень полезным в том числе и для предотвращения войн), по-моему, надо вообще полностью отменить, -- как и сами таможни, деятельность которых, очевидно, проистекает от одной из самых древнейших профессий - от банального грабежа на большой дороге», - говорится в письме, и говорится, по-моему, правильно, что не помешало бы, думаю, большинству населения той же России проголосовать за то, чтобы брать с торговцев не меньше с каждым днем, а больше и больше. Торговля испокон веков - самое беззащитное занятие. Если бы торговцы не откупались от грабителей и завистников всех мастей, торговли просто не было бы, а значит не было бы и производства, а значит не было бы и жизни – такой жизни, которая не стоит на месте, а все же худо-бедно куда-то движется.

Пишет Ольга Эльгитарова: «Знакомая моей парикмахерши, девушка лет двадцати пяти-тридцати, размером с колибри, ноги-спагетти в розовых кожаных штаниках, куртка, сумка, телефон, ботинки – все в стразиках, логотипах и еще в чем -то немыслимом. Сидит рядом, пока я стригусь, и тараторит без умолку, смешно растягивая слова и закатывая глаза. " О-ой, у меня такая крепату-ура, танцы-танцами, но нужны силовые, я, слава богу, похудела, мне все так зави-идуют, но нужен тонус, надо же тело привести в порядок к лету, и я приседа-ала и выпады делала с резиночками, но бо-оже мой, у меня совсем нет сил. Я иногда на йоге просто вот валяюсь ну, совсе-ем без сил. Мне говорят: Кристина, пойди в нормальный фитнес, я же бросила "Белый парус", но я даже машину не взяла, сил нет ни на что, пошла к Анжелике, она такая: Кристи-ина, шо за дела, дарагая, работай над собой, а я такая -лежу без сил на коврике. И ты понимаешь, физически все отлично, но этот, блин, ребенок! Мама забирает на все выходные, няня приходит, и все равно это же-есть, это такой моральный трешак, шо пипец. Я так устала за три года от всех этих проблем, психологически вымоталась, пипец. Я не успеваю на танцы, но еще маникюр, хорошо, что Аленка брови мне дома сделала, я же как чушка ходила, три недели не могла брови сделать, прики-инь, вообще жесть, я так устала от всего этого". Пауз там не было, - пишет госпожа Эльгитарова. - Бедная девочка, столько проблем! А вы говорите: Томос».

Спасибо, Ольга, за портретик, колибри получилась живая. Что есть у людей? Есть работа, есть дело, есть занятия, есть деятельность, есть служения, есть развлечения и есть, наконец, увлечения, в том числе такие, от которых все болит, как у этой женщины. Есть церковные приходы и есть фитнес-приходы, не такие, между прочим, размытые. Бешеная роботизация грозит человечеству большой безработицей. Но, судя по таким примерам, скучать оно не будет. В перечень того, что есть у человека, я не вставил труд. Это то же, что работа, только более трудное (отсюда и слово «труд») - более трудное и важное, а бывает, что и обременительное, постылое. Маркс оставил нам выражение «проклятие труда» и надежду, более того, уверенность, что по мере развития производительных сил – науки, техники, по мере накопления капитала человек избавится от этого проклятия, даже совсем избавится от всякой необходимости трудиться ради пропитания, а высвободившееся время будет, мол, использовать для всестороннего развития своей личности. Чем больше будет у нас свободного времени, тем ближе мы будем к коммунизму, учил Маркс. А больше свободного времени – больше счастья. Ну, что ж. Наверное, не так уж плохо, что каждый понимает его по-своему.

«Во всём мире есть, - пишет Андрей Кобрин, - и долго ещё будет запрос на так называемую справедливость. Убедившись, что при таком разнообразии людей она невозможна, кто-то сходит с ума, кто-то спивается, кто-то тихо помирает в тоске, потому что понял, что потратил жизнь не на близких, а на такое безнадёжное дело, как всеобщее счастье. Но большинство считает, что эту самую справедливость им должен устроить кто-то. Пытаться их вразумить так же бесполезно, как и бороться за справедливость. На кого же всегда возлагает надежды это большинство? На того, кто сильнее всех. Мы можем его ненавидеть, можем любить, но силу вождя, лидера, вожака вольно или невольно признаём, - тут автор делает поворот, которого я не ожидал. – Итак, - пишет он, - президент Украины положил начало уходу украинского православия из-под власти Москвы. Это и есть демонстрация силы вождя для тех, которые всегда готовы сникнуть перед серьезной властью, приговаривая: "А шо мы моглы" или "За нас всэ вже ришылы". От любви до ненависти один шаг. Это любой Чаушеску вам подтвердит. Но и от ненависти до любви тоже один шаг, в чем скоро убедимся. Что касается меня, то я никого с Томосом поздравлять не собираюсь. Это праздник не мой. Я далек от любой религии. Мой праздник просто в том, что в стране нашлись люди, которые всё это грамотно и очень наглядно сумели провернуть. Буду я их за это любить? Никогда! Меня как прораба все заказчики терпеть не могли. Но с удовольствием нанимали, потому что я делал свое дело лучше других. Вот и я буду продолжать нанимать прораба, который меня устраивает», - так заканчивает свое не очень веселое, если вдуматься, рассуждение Андрей Кобрин из Харьковской области. Кому-то наверняка хотелось бы, чтобы он был лучшего мнения и о человечестве, и о своих соотечественниках. С другой стороны, может быть, прорабу виднее. Прораб – это серьезно. Кому и знать людей, кому и разбираться в них, как не прорабу, которого охотно нанимают даже те, кто его недолюбливает.

Одна наша слушательница/читательница вспоминает, как несколько лет назад впервые побывала на ночной пасхальной службе в православной церкви. «Решилась» - такое употребляет слово. Пишет в рождественские дни, а вспоминает пасхальные… Читаю: «Народу было множество, я не знала, куда податься, когда батюшка многократно продирался через толпу, провозглашая "Христос воскресе!" Меня поразило, как злобно со всех сторон шипели на меня бабки из тех, кто днюет и ночует в церкви. "Ты чего толкаешься. Не знаешь, куда встать, что ли?». - «Ты чего капаешь на меня? Свечку держать, что ли, не умеешь?" Ну и прочее, и уже пожестче. И это вместо того, чтобы сказать: "Сестра, ты, видать, впервые тут, дай научу, что и как надо делать", - пишет эта, на склоне лет заглянувшая, было, в церковь женщина. То, о чем она рассказывает, я испытал и, можно сказать, пережил в детстве. Потом, конечно, успокоился. Книги успокоили, они, незаменимые… Они мне объяснили, что у алтаря никогда не толпились самые умные и добрые представительницы и представители рода человеческого. Так уж он устроен – не алтарь, а род. Когда мы оказываемся среди них, то погружаемся в старину. Средневековый человек не мог спокойно смотреть на того, кто верует не так, как он. Что значило это «не так»? Не так, как он, крестится, не так, как он, стоит и держит руки, не так, как он, одет и обкорнан. Любое «не так» вызывало бешенство или страх. Не так – значит чужой, а чужой - часто враг. Встретил незнакомого – проверь его вопросом: «Како веруешь?». И если не «тако», обойди его, а лучше – убей. Самые длительные, самые кровопролитные, самые жестокие войны были религиозные. Одна из них в Европе длилась тридцать лет. Это величайшее из чудес – что там в конце концов утвердилась веротерпимость. Люди, что называется, очнулись, хотя, казалось бы, не должны были. До них вдруг дошло, что еще чуть-чуть – и все перережут всех, никого не останется и на развод.