Менее одного процента оправдательных приговоров выносится в России судами общей юрисдикции. В Европе эта цифра составляет около десяти. Это не значит, что российская правоохранительная система работает эффективнее западной, это означает только то, что в местах лишения свободы оказываются невиновные.

Этот факт, впрочем, не является тайной, в том числе для генерального прокурора РФ, который два года назад признал, что "люди годами сидят незаконно". Свои слова Юрий Чайка подтвердил цифрами: за три года более 14 тысяч человек незаконно привлечены к уголовной ответственности и еще 4,6 тысячи незаконно арестованы и задержаны. Надо полагать, что говорил он только о тех случаях, которые были официально расследованы.

С тех пор, судя по статистике, мало что изменилось. Сведения, недавно представленные Судебным департаментом при Верховном Суде РФ, показывают такую картину: в 2014 году вынесено 746 270 обвинительных приговоров и 13 в общей сложности оправдательных, вынесенных коллегией, единолично судьей или судом общей юрисдикции (речь идет только о лицах, в отношении которых вынесены оправдательные приговоры по первой инстанции по всем составам предъявленного обвинения по уголовным делам).

Интересно, что суд российских присяжных значительно чаще выносит оправдательный приговор – от 15 до 20 процентов от общего числа рассмотренных дел. Сопоставляя эти цифры, считает адвокат Генри Резник, можно предположить, сколько людей оказались осужденными неправомерно:

"Если распространить стандарт доказанности, принятый в судах присяжных, на дела, которые рассматривает профессиональный суд, то можно определить количество осужденных без достаточных доказательств их вины. То есть стандарт доказанности в профессиональных судах в России снижен, и судью удовлетворяют доказательства, которые не убедили бы присяжных. По этому признаку можно говорить о том, что в профессиональных судах шансы оправдаться человеку, который не признает себя виновным и на этом настаивает, практически равны нулю".

В России существует практика преимущества обвинительных доказательств, так называемый "обвинительный уклон", когда в случае противоречия доказательств сомнения толкуются не в пользу обвиняемого, а в пользу стороны обвинения. И тогда все свидетельства, предъявленные защитой, как в деле Дмитрия Чернышова, оказываются недостоверными.

"Ваш сын совершил тяжкое преступление"

Дмитрий Чернышов домой возвращался поздно, часов в одиннадцать вечера. После окончания спектакля надо разобрать декорации, да и электрички в это время ходят редко. Ехать до Железнодорожного недалеко, но иногда он задремывал, и однажды чуть свою остановку не прозевал – едва успел сдернуть с вешалки куртку и выскочить на перрон. А придя домой, обнаружил, что забыл в вагоне борсетку с документами. Впрочем, вскоре позвонила женщина, которая нашла пропажу, но после этого случая Дмитрий из документов стал носить с собой только служебный пропуск. Который и предъявил, когда во дворе дома к нему подошел полицейский. И его тут же забрали в отделение полиции для выяснения личности.

Позднее, когда обстоятельства дела начнут сгущаться и возникнет необходимость в уликах, эта "корочка", подтверждающая, что Дмитрий Чернышов работает монтировщиком сцены в Театре Моссовета, окажется еще одним свидетельством его вины. Потерпевший расскажет, что именно такой документ предъявили ему грабители, представившись сотрудниками полиции.

Но все это станет известно позднее, поскольку первые три дня Валентина Анатольевна, принеся в отделение паспорт сына, простояла перед зданием полиции. Внутрь ее не пускали, и она эти три дня караулила у входа в ожидании, когда следователь с другими сотрудниками выйдет на улицу покурить. Тогда она подходила и пыталась что-то узнать про сына.

"Что вы тут стоите? Ему 27 лет, и он преступник", – ответ, который мать подозреваемого получала чаще других.

Понять такое было невозможно: с Димой никогда не было проблем. В школе он занимался спортом, тхэквондо, и из-за него они всей семьей из Сургута перебрались поближе к Москве – парня пригласили в спортивный клуб. Отслужил в армии, в дивизии имени Дзержинского, даже участвовал в параде на Красной площади. Потом закончил педагогический университет, поработал учителем физкультуры в школе, однако в женском коллективе чувствовал себя неуютно и, наконец, нашел свое место – в театре.

И вот теперь как гром среди ясного неба:

"Ну что вы все ходите? Ваш сын совершил тяжкое преступление".

На третий день к Валентине вышла адвокат, предоставленный государством, и сообщила, что опознание происходило с нарушением процедуры. "Ну что, у вас дела плохие, – объяснила она, – мне показали фото, я ничего схожего не нашла, но потерпевшие утверждают, что это ваш сын". И посоветовала найти хорошего юриста за деньги.

Дмитрию Чернышову, на которого было возбуждено уголовное дело №51360 по признакам преступления, предусмотренного ст. 162 ч. 4 УК РФ, грозило 18 лет лишения свободы. Преступление, в котором его обвиняли, выглядело следующим образом. Местный бизнесмен и его сожительница на двух разных машинах подъехали к дому, где снимали квартиру. Женщина первой поднялась в квартиру, и вместе с ней в лифте – посторонний мужчина, который потом сразу спустился вниз. На улице к нему присоединился подельник, и они уже вместе подошли к машине бизнесмена. Применив силу, забрали, как было написано в первом заявлении потерпевшего, денежные средства "в размере 70 000 (семьдесят тысяч) рублей и 1000 (одной тысячи) американских долларов".

И вот здесь возникает первый вопрос. В соответствии с предъявленной статьей Дмитрия Чернышова обвинили в разбое, то есть нападении "в целях хищения чужого имущества, совершенном с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, в особо крупном размере". Однако в соответствии с п. 4 примечаний к ст. 158 УК РФ крупным размером в статьях настоящей главы признается стоимость имущества, превышающая двести пятьдесят тысяч рублей, а особо крупным – один миллион рублей.

Но тогда об этом еще никто не думал, потерпевший пытался оправиться от потрясения, ему, как могли, старались помочь оказавшиеся неподалеку очевидцы, две семейные пары, проживавшие в соседнем доме. Они-то, увидев происходящее, и вызвали полицию, а потом описали нападавших – двое мужчин худосочного телосложения. Когда Валентина показала им фотографию Димы, они сразу сказали, что нет, этот парень крупный, а те были тщедушные. В полиции, правда, зафиксировать их слова не получилось: следователь сказала, что очевидцев найти не удалось.

"У моего сына рост метр девяносто, – рассказывает Валентина, – он здоровый и кривоногий, а преступник, тот, что снят на видео в подъезде, – худой, ноги тонкие и иксом".

Действительно, в подъезде дома, где жил пострадавший, ведется видеонаблюдение, и есть изображение одного из нападавших, которого следствие идентифицировало с Дмитрием Чернышовым.

"На съемке видна, – рассказывает Валентина, – бирка на кепке, 55-й размер, тогда как у Димы 62-й. И вообще, никакого портретного сходства, но в полиции отказываются проводить следственный эксперимент".

А вот опознание провели сразу, не дождавшись даже словесного портрета от потерпевшего или очевидцев. В официальной жалобе Валентины Чернышовой указано:

"В соответствии с частью 2 статьи 193 УПК РФ, регламентирующей порядок производства опознания, определено, что опознающий предварительно допрашивается об обстоятельствах, при которых он видел предъявленное для опознания лицо, а также о приметах и особенностях, по которым он может его опознать.

Тем не менее, только в процессе проведения очной ставки между обвиняемым и потерпевшим стало известно о том, что потерпевшего допрашивали об обстоятельствах нападения, совершенного на него, и о приметах нападавших после проведения опознания".

То есть до опознания Дмитрия потерпевшим никаких оснований, в том числе совпавших примет или словесного портрета, для задержания не было. Просто у человека не оказалось с собой паспорта и его забрали для установления личности, а когда мать паспорт принесла, объяснили, что час уже поздний, приходите утром. Утром, правда, тоже не отпустили, а после обеда устроили опознание.

Валентине, которая никогда и штрафа никакого не получала, теперь приходится набираться юридической мудрости. Простояв три дня под дверями полиции, пообщавшись с посетителями казенного заведения и государственными адвокатами, она поняла, что никто, кроме нее, в справедливости не заинтересован. Потому и пошла она с фотографией сына к свидетелям, сделала детализацию входящих и исходящих звонков, которые показали, что в момент преступления он находился дома, в 2 километрах 800 метрах от потерпевшего, что подтверждается также восемью свидетелями. Теперь она готова идти по скупкам отыскивать украденное у потерпевшего, как выяснилось спустя некоторое время после совершения преступления, золото.

А пока пишет жалобы в районную и областную прокуратуру и готовится продавать квартиру, чтобы продолжать оплачивать услуги адвокатов – помимо единовременных выплат, каждая бумажка к заседанию стоит от десяти до двенадцати тысяч, а заседания назначают каждый месяц. И все время судья задает один и тот же вопрос: "Если Дмитрий Чернышов невиновен, то почему потерпевшие опознали его?"

Судья задает правильный вопрос, но Валентина может строить только предположения. Железнодорожный город маленький, а у хорошего парикмахера, как известно, широкий круг общения. Правда, столкнувшись с системой российского правосудия, она признает, что обычными человеческими мерками ее объяснить невозможно. Один из предоставленных ей государством адвокатов сказал: "Сколько я здесь работаю, еще ни одного оправдательного не видел. Если такое случится – приглашу вас в ресторан".

Другие знающие люди поведали, что следователи могут переквалифицировать преступление, сократив срок до уже отсиженного в следственном изоляторе, чтобы не оказалось, что зря парень целый год в неволе томился, а дело не раскрыто.

Можно ли считать это ответом на задаваемый риторически (потому что потерпевшего в зале суда на заседаниях нет) судьей вопрос, почему Дмитрия Чернышова опознали? Как уже говорилось, Железнодорожный город небольшой, все друг друга знают, и Валентина Чернышова провела свое расследование:

"Полиция на место преступления приехала через полчаса, за это время к потерпевшему подъезжало несколько других машин. А когда полицейские приехали, то предложили: с родственников получишь сразу 4 миллиона, и еще 4 потом. Надо думать, договаривались, чтобы раскрываемость у них не упала. А потерпевший после на очевидцев ругался – лучше бы вы их не вызывали. Конечно, сознаться в лжесвидетельстве он теперь не захочет, но я бы с ним все равно поговорила – как он может посадить парня на 18 лет ни за что?!"

Сейчас Дмитрий Чернышов находится в следственном изоляторе в Ногинске. Чтобы окончательно не впасть в отчаянье, делает физические упражнения – спорт научил терпению и выносливости, помогает и здесь. Валентина, как может, пытается скрасить заключение сына. Поскольку заседания суда проходят часто, и тогда сына из Ногинска перевозят в Балашиху, она в эти дни старается передать гостинцы. "В прошлый раз нажарила штук пятьдесят куриных отбивных, дочь натерла морковки с чесноком килограмма три, мы с ней всю ночь возились, готовили, и что – прости душу грешную – ему три штучки всего передали. Вот кто они после всего этого?"

"Дал сыну мандарин – а тот не может жевать"

Так получается, что следствие, которое называется предварительным, на самом деле становится основной стадией в российском судебном процессе. Что, с одной стороны, понятно: следствие длится месяцами (подозреваемый в это время, как правило, находится в СИЗО), собираются доказательства, составляется обвинительное заключение. Кроме того, как объяснил Генри Резник, отрицательные факты положительному доказательству не поддаются: "Можно доказать, что человек совершил преступление, но крайне редко – что человек не совершал преступление, только если есть алиби, например, он был в другом городе. Задача презумпции невиновности состоит в том, что недоказанная вина приравнивается к доказанной невиновности. Потому что при самом объективном, профессиональном расследовании, в конце концов, образуется категория дел, по которым достоверных доказательств виновности не обнаруживается. В России число подобных дел, когда не удается достоверно установить виновность, по моим подсчетам составляет 10–15 тысяч в год".

Система так устроена, что разделение полномочий оформлено только на бумаге. С одной стороны, значительная часть судей прежде работали в правоохранительных органах. Кроме того, как объясняет член Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ Сергей Пашин, прокурор и судья работают в паре. Поэтому нет ничего удивительного в том, что судьи в приговоры вставляют куски из обвинительных заключений. "Судебная система, – рассказывает Сергей Пашин, – сама по себе не является независимой и, более того, не очень дорожит этой независимостью. Суд у нас – придаток карательных органов. По уголовным делам происходит легитимация уголовных преследований".

Конечно, граждане имеют право не только на апелляцию, но и на жалобы в вышестоящие инстанции, куда они, в последней надежде на справедливость, пишут обстоятельные письма. Однако жалоба на следователя или прокурора, по давно заведенному обычаю, ляжет к нему же на стол – такова логика работы вертикали власти.

Что касается суда, то здесь человек проходит по инстанциям, и в конце концов доходит до Верховного суда, чем, по мнению члена Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ, сплошь и рядом вредит сам себе, поскольку Верховный суд добился запрета на повторные жалобы. То есть, если гражданин однажды уже получил ответ в надзорном или кассационном порядке от заместителя председателя Верховного суда, это означает, что больше Верховный суд заниматься им не будет. И все дальнейшие жалобы, даже если человек ссылается на иную правовую позицию, останутся без рассмотрения.

У Михаила Юрьевича Калинина, который вот уже четыре года пытается доказать невиновность сына, Дениса Калинина, десятки писем из самых высоких инстанций – от председателя Прокуратуры Краснодарского края, председателя Следственного комитета РФ, советника Президента РФ, председателя комитета Государственной думы РФ и т. д., а сын по-прежнему в СИЗО.

Михаил Юрьевич Калинин получил ответ из администрации президента:

"Ваше обращение в адрес Администрации Президента Российской Федерации, направленное 30.03.2016 г., полученное 31.03.2016 г. в форме электронного документа и зарегистрированное 31.03.2016 г. за № 296644, рассмотрено и направлено в Следственный комитет Российской Федерации, в Генеральную прокуратуру Российской Федерации в целях объективного и всестороннего рассмотрения с просьбой проинформировать Вас о результатах рассмотрения (часть 3 статьи 8 Федерального закона от 2 мая 2006 года № 59-ФЗ "О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации")".

У Михаила Юрьевича два ящика таких ответов. В 90 процентах случаев, рассказывает он, твое письмо направляется для разбирательства именно тому, на кого ты жалуешься. И все-таки за те несколько лет, что его сын находится в следственном изоляторе в Краснодаре, он сделал невозможное: против человека, который побоями добился от Дениса признания, выдвинули обвинение.

Калинины – военная династия. Денис – капитан запаса, участник боевых действий, отслужил 5 лет по контракту, вернулся в Череповец, занялся страховым бизнесом. В Краснодар полетел посмотреть, нельзя ли расширить дело, заодно собирался вместе с бывшим сослуживцем съездить в гости в Славянск. В тот злополучный вечер он пришел в квартиру, где остановился, забрать вещи, но сотрудники полиции уже не выпустили его оттуда.

Михаил Юрьевич до сих пор помнит, как, прилетев в Краснодар из Череповца, после двух недель метаний по чужому городу, обивания ведомственных порогов, ему удалось получить разрешение на свидание с сыном. Встреча проходила в присутствии следователя и конвоя. Он сразу заметил, как плохо Денис выглядит, очистил мандарин и протянул сыну – а тот не может жевать, челюсть не работает. Тогда-то он и узнал, что произошло.

"Два дня его избивали. Захватили в квартире, где Денис провел всего-то четыре дня и откуда в тот день должен был уезжать в гости к сослуживцу; там и начали. Через сутки привезли на частной машине, без регистрации на КПП в кабинет, где продолжили – били, пытали током. Двое суток не давали воды, еды, сходить в туалет, допрашивали ночью. Есть медицинские документы, поскольку, когда конвой приехал забирать его в СИЗО, побои зафиксировали, чтобы не было претензий: пострадали руки, ноги, лицо, пах. За те десять дней, что Денис находился в изоляторе временного содержания, следы побоев, как надеялись избивавшие его полицейские, так и не прошли".

Денис подписал все бумаги, что ему дали, не глядя. Что найденные в квартире наркотики – его, хотя ни его отпечатков пальцев, ни потожировых следов на пакетиках не нашли. Пропали, правда, кое-какие деньги и личные вещи Дениса – они еще видны на сделанных в квартире фотографиях, а вот в описи их уже нет. В мае нашли якобы сделанные Денисом "закладки", хотя понять, как они больше двух месяцев могли оставаться в сохранности, довольно трудно. Опрошенные Михаилом Юрьевичем дворники разводят руками – и дня бы не пролежали, говорят.

Тем не менее суд первой инстанции предпочел остановиться на первичных, данных под давлением показаниях, от которых Денис отказался. Тогда Михаил Юрьевич с адвокатом решили действовать в двух направлениях – доказывая допущенные следствием и судом нарушения и возбудив уголовное дело в отношении полицейских, буквально выбивших признание из сына. На 14 листах были изложены основания, которые позволяли квалифицировать совершенные одним из полицейских (Грачовым И. В.) действия как превышение должностных полномочий с применением насилия, с угрозами его применения и с применением специальных средств, пункты "а, б" ч. 3 ст. 286 УК РФ.

А дальше события развиваются следующим образом:

29 марта 2012 года следователь Красюков Е. С. начинает расследование, регистрирует КРСП № 1277-2012. Обнаруживает признаки преступления по ст. 286 УК РФ. Через месяц тот же следователь отказывает в возбуждении уголовного дела в отношении полицейских и, в частности, в отношении Грачова И. В.

6 августа 2012 года заместитель руководителя следственного отдела Можейко А. Ю. отменяет постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.

16 августа 2012 года следователь Мельников В. Ю. отказывает в возбуждении уголовного дела.

В результате личного приема адвоката руководством Следственного комитета РФ в январе 2013 года следователь Завьялов В. А. возбуждает уголовное дело и принимает его к производству в отношении полицейского Грачова И. В. по ч. 1 ст. 286 УК РФ.

Здесь можно остановиться, поскольку тенденция ясна – по материалам проверки в отношении группы полицейских 10 раз прекращали и 10 раз возобновляли проверку. Уголовное дело в отношении полицейского Грачова И. В. много раз приостанавливали и не менее семи раз прекращали вовсе.

Житель Череповца Михаил Калинин не менее 20 раз побывал в следственном отделе Западного округа г. Краснодара СУ СК РФ по Краснодарскому краю, не менее пяти раз в следственном управлении СК РФ по Краснодарскому краю, по разу в главном следственном управлении СК РФ г. Ессентуки, в СК РФ г. Москва, а также в приемной Президента РФ. И это – не считая действий адвоката. Получил не менее 50 промежуточных ответов с дежурными фразами "Ваше обращение рассмотрено… с целью оперативного реагирования направлено…".

"Мы провели независимую экспертизу, – рассказывает Михаил Юрьевич, – и эксперт написал заключение, что подпись самого Дениса, понятых и даже следователя Гамалеевой сделаны "другим лицом с подражанием подлинной подписи". То есть около 80 процентов всех подписей в материалах дела, по мнению экспертов, оказались подделанными. Конечно, мы предложили провести судебную экспертизу, но в ходатайстве нам отказали. Более того, в какой-то момент предоставленные нами акты экспертного исследования из материалов уголовного дела вообще исчезли. А на одно из заседаний первой инстанции гособвинитель принес подделанные постановления. Вдруг появляются как минимум три постановления, которых никто не видел в течении трех лет..."

На суд доводы защиты впечатления не произвели. Денис Калинин находится в следственном изоляторе, одном из самых худших, по словам заместителя генпрокурора, более четырех лет, хотя приговор, осудивший его на 6 лет и 7 месяцев тюрьмы, в силу так и не вступил. По этой причине Калинины обратились в Европейский суд по правам человека, и российские власти предложили выплатить в добровольном порядке компенсацию причиненного вреда – около €4000. Денис Калинин отказался от денег.

В России существует форма денежной компенсации безвинно осужденным, закрепленная Статьей 133 УПК РФ (Основания возникновения права на реабилитацию), однако размер этой суммы определяет опять-таки суд. Кроме того, за ошибки расплачивается Минфин, то есть государство, а не непосредственно исполнитель, что, по мнению члена Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ Сергея Пашина, правильно, поскольку не стоит сводить конфликт между гражданином и государством к частному конфликту между судьей и человеком. С другой стороны, кажется справедливым средневековое китайское правило, когда судья, если приговаривал кого-то неправильно, получал десятую часть наказания. Во всяком случае, такой порядок не провоцировал отчаявшихся родственников на противоправные поступки и предостерегал виновных на будущее.

Неким буфером, конечно, может служить адвокат, но российская система так устроена, что и этот институт вписан в общую вертикаль. "Черный адвокат", бывший сотрудник следствия, который работает на пару со своим приятелем-следователем, может посоветовать: признайся, я тебя вытащу, я договорюсь, у меня здесь все схвачено. Такой адвокат будет сочувствовать своему бывшему коллеге, а не доверителю, которого взялся защищать. Владимиру Богушевскому адвокат посоветовал признаться в убийстве, которого тот не совершал.

"Так в чем я признаюсь?" – "В убийстве"

Про дело Владимира Богушевского, осужденного в Екатеринбурге за убийство индивидуальной предпринимательницы, чей бизнес, по информации местных изданий, состоял в организации "эскорт-услуг", писали даже в столичной прессе.

Опубликованные материалы не сходились в частностях – где-то Владимира называли безработным, где-то прорабом, однако публикации закончились с вынесением приговора в 2007 году – девять лет лишения свободы с содержанием в колонии строгого режима.

Сейчас Владимир условно-досрочно освобожден и может строить догадки о том, как и почему он попал в жернова российского правосудия.

"Когда я пытаюсь понять, почему именно меня выбрали человеком, которого можно обвинить в преступлении, то в голову приходит очевидное: родственники живут за рубежом, а проще всего напасть на беззащитного".

Кроме того, двадцатидвухлетний Владимир имел широкий круг знакомых. Среди любителей мотоциклов встречаются разные люди, в этом и заключается смысл клубного общения, что все равны: и бывший прокурор, и хозяин строительной компании, и сутенер. Примерно в такой компании Владимира Богушевского и задержали. Правда, довольно быстро всех, кроме двоих, отпустили, но вечером позвонили и попросили зайти.

На следующий день он добровольно приехал в полицию в девять утра, а к обеду понял: плохо дело. Из-за побоев возникли проблемы с сердцем – врожденный порок, синдром Вольфа-Паркинсона-Вайта, начал задыхаться. Следователи, конечно, ему не поверили и продолжали называть имена, фамилии незнакомых людей.

"Ну, я начинаю сочинять, что знаю каких-то дагестанцев, которые живут там-то. Они это слушают и куда-то уезжают. Приезжают, поняв, что я наговорил ерунды, начинают еще больше прессовать. Я нес все, что мог придумать. Но, как теперь понимаю, реальная информация их не интересовала – ни про оружие, мотив, денежные потоки, внутреннюю структуру, все то, что характеризует преступную группировку, если надо вынести приговор, они не спрашивали. Ребята работали просто: дай что-нибудь или будем бить.

И так – до вечера. А завтра – 1 сентября, и они меня еще сильнее бьют из-за того, что им надо домой. В час ночи сдаются, но отпустить не могут – я полутруп, и тащат в изолятор временного содержания. А у тех инструкция: прежде чем принять человека, надо осмотреть, описать, как выглядит. И когда пришел фельдшер, так и вовсе отказались принимать – велели срочно вызвать реанимацию".

Владимира отвезли в ту же больницу, где он наблюдался, сделали кардиостимуляцию, а утром, когда очнулся, пристегнутый наручниками к кровати, оказалось, что больной находится в "удовлетворительном" состоянии и может содержаться в любых условиях.

"И везут они меня в изолятор временного содержания сдавать. А по пути, поскольку больница находится на окраине города, останавливаются у пруда, вытаскивают из машины, запихивают в воду по грудь, приставляют пистолет к голове: "Никому ты не нужен, мы сейчас тебя тут оставим, так что давай, что-нибудь говори, рассказывай". И в тот момент я готов был рассказать что угодно.

Однако по приезде они поняли, что толку от меня нет, и предложили: либо выкладываешь информацию, либо пакетик с порошком найдется в квартире твоей жены, мы заберем ее в СИЗО, и она сама тебе напишет по внутренней почте…"

К тому моменту Владимир уже разошелся с женой, но развод официально не оформили. Большая любовь, ради которой он вернулся из Канады в Россию, закончилась, но обиды друг на друга не держали, остались в дружеских отношениях. Он заезжал поливать цветы к ней на квартиру и отлично знал, что жена уехала в Москву.

"Ну, я им говорю: ребят, вы дебилы, нет никого у меня, через кого можно повлиять. И тут выводят меня на улицу, и вижу – стоит жена. Кто-то ей сообщил, вот она и приехала, сухари принесла. Мы хоть и не живем вместе, но тем не менее…"

Владимиру посоветовали адвоката, который согласился вести дело за 100 тысяч рублей. Знакомый знакомых, тоже мотоциклист, единственный человек, который захотел прийти к нему за деньги. И он посоветовал: "Давай ты во всем признаешься, тебе дадут лет семь, и мы по УДО уйдем через пять, и все будет хорошо". Богушевский уточнил: "Так в чем я признаюсь?" – "В убийстве".

Убедили ли Владимира Богушевского слова адвоката, угрозы жене или плохое физическое самочувствие, сейчас трудно сказать, но только он решил признаться. Тогда было ясно: никаких доказательств против него не найдут, фактов нет, и на суде он публично от всего откажется, объяснит, что признался под давлением.

Наверное, так же рассуждали и приятели Владимира, когда давали показания против него, те самые, что конкурировали с убитой. По их словам выходило, что Владимир Богушевский, с которым они вместе выпивали в кафе, решил таким образом им помочь, отлучился на некоторое время, а когда вернулся, сказал, что женщина убита. Пистолет он купил у шофера такси, а потом выбросил в пруд.

В суде от этой версии они отказались, объяснив, что подписали под давлением, их били, обещали, если подтвердят вину Богушевского, всего 6 месяцев колонии поселения. Однако к такому заявлению "суд относится критически" и предпочитает верить показаниям, добытым в стенах полиции.

Надо сказать, что, поскольку дело было громкое, в зале суда присутствовали журналисты, снимали для местного телевидения. То есть все, что прозвучало в суде, могло стать достоянием общественности, однако не стало. И все-таки дело очевидно разваливалось, и Владимир мысленно представлял, как он выйдет на улицу свободным человеком. От родителей, правда, скрыть, как вначале намеревался, всех событий не удалось, и теперь его интересы в суде представляла прилетевшая из Ванкувера мама.

Поскольку в показаниях значилось, что пистолет Владимир выкинул в пруд, она нашла человека, который заведует плотиной и каждый день заполняет дневник наблюдений. Тот объяснил, что 10 апреля еще лежал лед. То есть "выбросить в пруд" теперь означало "бросить на лед", что довольно странно, если человек хочет избавиться от орудия преступления. Суд к новым обстоятельствам отнесся "критически": работавший на плотине человек носил очки.

Провести трассологический анализ Любовь Богушевская пригласила тренера по спортивной стрельбе, ветерана МВД, который доказал, что, если убийство произошло именно в этом дворе, рядом с припаркованными машинами, значит, преступник должен был использовать глушитель, о чем раньше никто не заявлял. Доводы этого эксперта суд также не принял во внимание, учитывая его пенсионный возраст.

"И тут начинается казуистика – ведь прямых улик нет, а надо что-то писать. И в свидетели обвинения записывают всех подряд – вышел утром дворник, увидел мою машину, тетенька с собачкой гуляла, подтвердила, что я машину припарковал, к жене заезжал – соседи видели… Материал копится, к делу подшивается – а чем больше материала, тем сложнее потом копать".

Так и получилось, что дело Владимира Богушевского разрослось до двух томов. Отец Владимира, хоть и не юрист по образованию, вооружившись Уголовно-процессуальным кодексом, нашел в этом бумажном массиве более 240 нарушений: протоколов осмотра, досмотра, сбора улик, их передачи и прочее.

Судья признал, что "есть нарушения УПК", но это "ни на что не влияет, не меняет суть дела, а дело серьезное". Прокуратура также провела проверку по факту "оперативных мероприятий", которые оставили следы на теле Богушевского, но проводил ее подчиненный того прокурора, который лично при избиении присутствовал.

7 апреля 2008 года суд признал Владимира Богушевского виновным в убийстве и приговорил к девяти годам лишения свободы с содержанием в колонии строгого режима, с учетом положительной характеристики с места работы и хронического заболевания сердца. В декабре 2014-го его условно-досрочно освободили, но настоящая свобода наступит через три месяца.

Виновен, невиновен – в колонии разберутся

Российский суд в принципе предпочитает верить первичным показаниям, данным на следствии, объясняя это тем, что в суде подозреваемый делает заявление, "желая избежать законной ответственности". Этот штамп кочует из приговора в приговор и используется даже в тех случаях, где есть официальное, как в деле Дениса Калинина или Владимира Богушевского, подтверждение оказанного на них давления.

Презумпция невиновности в России не работает даже в тех делах, где достоверных доказательств виновности так и не нашли, а так называемые "неустранимые" сомнения остались не устраненными. В подобных случаях в западных странах дела, по которым возникает спор о виновности, рассматривают присяжные.

В России эта норма, если бы ее ввели, вряд ли стала бы успешной. Дело в том, что профессиональный суд на такие вещи смотрит сквозь пальцы, а в присутствии присяжных подсудимый просто не может говорить о пытках, которые к нему применили. "То есть присяжные, – поясняет Сергей Пашин, – могут решить, ударил ли Петров Иванова топором по голове, а решить, ударил ли сержант Иванов задержанного Петрова резиновой палкой по почкам, – нет, потому что это вопрос права, а вопросы права решает судья. Всем в мире понятно, что это вопрос факта, вопрос достоверности, а в России говорят: нет, это юридический вопрос, и простой человек понять его не может".

Тем не менее недавно президент РФ дал поручение увеличить число составов преступлений, подсудных суду с участием присяжных заседателей, правда, сократив число самих заседателей вдвое.

Несмотря на то что институт присяжных (который работает с 1993 года) зарекомендовал себя самым лучшим образом, очевидно, что, чем меньше коллегия присяжных, тем больше риск произвольных и полярных решений. "Стороне обвинения станет легче воздействовать на людей, – считает Сергей Пашин, – внедренные люди быстрее добьются перевеса, но, кроме того, чем меньше присяжных, тем меньше доказательств они запоминают и меньше припоминают судейских напутствий".

Новые правила означают следующее: в системе карательного правосудия, когда все официальные лица – следователь, адвокат, судья, прокурор – и прочие надзорные органы оказываются представителями обвинения, а институт присяжных умышленно деформируется, надежда на оправдание невиновного будет уже не меньше одного процента, а исчезнет совсем.